Город смерти [Вавилон-17, перевод изд-ва `Мэлор`] - Самуэль Дилэни

Батчер покачал головой.

— Нет. Устройство для консервации солнечной энергии слишком сложно. Эти руки разбирали одно, не слишком давно… Очень большое. Нет…

— Да, Батчер, девять слов. По-английски это потребовало бы несколько томов, полных описаний, чертежей и схем. Они же использовали для этого девять слов.

— Невозможно.

— Тем не менее, это так, — она указала на крибианский корабль. — Вот он летит, — она следила, как напряженно работает его мысль. Если у вас есть правильные слова, — сказала она, — это сберегает много времени и облегчает дела.

Немного погодя он спросил: — Что такое «я»?

Она улыбнулась.

— Прежде всего, это очень важно. Гораздо важнее, чем что-либо другое. Мозг действует, пока есть «я», остается живым. Потому что мозг есть часть «я». Книга есть, корабль есть, Вселенная есть, но, как вы могли заметить, я — есть.

Батчер кивнул.

— Да. Но я есть что?

Туман сгустился над экраном, закрывая звезды и крибианский корабль.

— На этот вопрос можете ответить только вы.

— «Вы», должно быть, тоже очень важно, — пробормотал Батчер, — потому что мозг заметил, что «вы» — суть.

— Умница!

Внезапно он погладил ее щеки. Петушиная шпора легонько коснулась ее нижней губы.

— Вы и я, — сказал Батчер. Он приблизил к ее лицу свое. — Никого другого здесь нет. Только вы и я. Но кто есть кто?

Она кивнула, освобождаясь из его пальцев.

— Вы получили идею, — она положила поверх его пальцев свою ладонь. — Иногда вы пугаете меня.

— Я и меня, — сказал Батчер, — только морфологическая разница? Мозг видит за этим идею. Почему вы пугаете меня иногда?

— Пугаюсь. Морфологическая коррекция… Вы пугаете меня, потому что грабите банки и втыкаете нож в глаза людям, Батчер.

— Почему вы пугаетесь я? Нет, кажется, меня?

— Потому что это нечто такое, чего я никогда не делала, не хочу и не могу сделать. А вы мне нравитесь, мне нравятся и ваши руки на моих щеках, поэтому если вы вдруг решите всадить мне в глаз нож, то что же…

— О, вы никогда не всадите нож в мой глаз! — сказал Батчер. — Я не должен бояться!

— Вы не можете изменить свой мозг!

— Вы можете. — Он пристально посмотрел на нее. — Я на самом деле не думаю, что вы захотите убить меня. Вы знаете это. Я знаю это. Это что-то другое. Почему я не говорю вам еще другого, что испугало меня? Может, вы видите что-то такое, что хотите понять? Мозг не глупый.

Его рука скользнула на ее шею: в его глазах была сосредоточенность. Она уже видела это выражение в тот момент, когда он отвернулся от мертвого зародыша в биологической лаборатории.

— Однажды, — медленно начала она, — ну… это была птица.

— Птицы пугают меня?

— Нет. Но эта птица пугала. Я была ребенком. Вы ведь не помните себя ребенком? Для большинства людей многое из того, во что они становятся взрослыми, закладывается с детства.

— И у меня тоже?

— Да. И у меня тоже. Мой доктор приготовил эту птицу мне в подарок. Это была майна-птица, она умела говорить. Но она не понимала того, что говорит. Она просто повторяла, как магнитофон. Но я этого не знала. Много раз я узнавала, что люди хотят сказать мне, Батчер. Я не понимала этого раньше, но здесь, на «Тарике», осознала, что это похоже на телепатию. Ну, эту майнуптицу дрессировали, кормя ее земляными червями, когда она говорила правильно. Вы знаете, какими большими бывают земляные черви?

— Такими?

— Верно. А некоторые даже на несколько дюймов длиннее. А сама майна-птица длиной в восемь-девять дюймов. Иными словами земляной червь может достигать пять шестых длины майны-птицы, и вот почему это важно. Птицу научили говорить: «Здравствуй, Ридра, какой хороший день, как я счастлива.» Но для этого мозга это означало только грубую комбинацию зрительных и осязательных ощущений, которые приблизительно можно было бы перевести так: «Приближается еще один земляной червь.» Поэтому, когда я вошла в оранжерею и поздоровалась с майной-птицей, та ответила: «Здравствуй, Ридра, какой хороший день, как я счастлива.» Я не могла не понять, что она лжет. Приближался еще один земляной червь, я могла видеть его и обонять, и он был размером в пять шестых моего роста. И предполагалось, что я его съем. У меня была истерика, я никогда не говорила доктору, потому что не могла до последних дней выразить, что произошло. Но даже сейчас, вспоминая об этом, я чувствую отвращение.

Батчер кивнул.

— Когда вы оставили Реас с деньгами, вы в конечном счете оказались закопанным в пещере в ледяном аду Диса. На вас нападали черви двенадцати футов длиной. Они продырявливали скалы при помощи кислотной слизи, которой смазана их шкура. Вы обжигались, но убивали их. Вы изготовили электрическую сеть из миниатюрного источника энергии. Вы убили их, а когда поняли, что можете убивать их, вы уже не боялись. Единственная причина, по которой вы их не ели в том, что кислота делала их мясо ядовитым. И вы ничего не ели три дня.

— Я? То есть… вы?

— Вы не боитесь вещей, которых боюсь я. Я не боюсь вещей, которых боитесь вы, не правда ли, хорошо?

— Да.

Он мягко приблизил ее лицо к своему, потом отвел его и смотрел на него в поисках ответа.

— Чего вы боитесь? — спросил Ридра.

Батчер покачал головой в смущении.

— Ребенок… Ребенок, который умер, — сказал он. — Мозг боится, боится за вас, что вы будете одни.

— Боитесь, что будете одни, Батчер?

Он кивнул.

— Одиночество — это плохо.

Помолчав, она сказала:

— Мозг знает это. Долгое время он не знал, но потом научился. Вы были одиноки на Реас, даже со всеми деньгами. Еще более одиноки вы были на Дисе, на Титане, даже с другими заключенными вы более всего были одиноки. Ни один не понимал вас, когда вы с ними говорили. И вы на самом деле не понимали их. Может потому, что они все время говорили «я» и «вы», а вы только теперь начали понимать, как это важно. Вы хотели спасти ребенка и вы хотели растить его так, чтобы он говорил на том же языке, что и вы? Или во всяком случае, говорил по-английски так, как вы?

— Тогда оба не были бы одиноки.

— Понимаю.

— Он умер, — сказал Батчер, потом улыбнулся. — Но теперь вы уже не так одиноки. Я научил вас понимать других. Вы не глупы и обучаетесь быстро. — Теперь он полностью повернулся к ней, положил кулаки на плечи и тяжело заговорил: — Я нравлюсь вам. Даже когда я впервые появился на «Тарике» — что-то было во мне такое, что вам понравилось. Я видел, что вы делали вещи, которые по-моему мнению были плохими, но я нравился вам. Я сказал вам, как разрушить защитную стену Захватчиков, и вы разрушили ее для меня. Я сказал вам, что хочу отправиться к концу Языка Дракона, и вы организовали полет туда. Вы делаете все, что я попрошу. Очень важно, чтобы я знал это.

— Спасибо, Батчер, — сказала Ридра.

— Если вы когда-нибудь ограбите другой банк, а вы отдадите мне все деньги.

Ридра засмеялась.

— Спасибо. Никто еще не хотел это сделать для меня. Но надеюсь, вы не будите грабить…

— Вы убьете всякого, кто попытается мне вредить. Убьете ужаснее, чем убивали раньше.

— Но вы не должны…

— Вы убьете всех на «Тарике», если они попытаются разлучить нас и оставить в одиночестве.

— О, Батчер, — она отвернулась от него и прижала кулак ко рту. — Плохой из меня учитель. Я сразу не поняла…

Удивленный и медленный голос: — Я не понимаю вас. Вы думаете…

Ридра снова повернулась к нему.

— Но это я, Батчер. Я не поняла вас. Пожалуйста, поверьте мне, вам нужно еще немногому научиться.

— Вы верите мне, — кратко ответил он.

— Тогда слушайте, мы встретились на полпути. Я не окончательно научил вас относительно «вас» и «я». Мы создали свой особый язык и говорим на нем.

— Но…

— Послушайте, всякий раз, как в последние десять минут вы говорили «вы», вам следовало сказать «я». Всякий раз, как вы говорили «я», вы имели в виду «вы».

Он опустил глаза в пол, потом вновь поднял их, все еще не отвечая.

— То, что говорю о себе, как «я», вы должны говорить «вы» и наоборот, понимаете.

— Значит, это разные слова, для одного и того же они не различимы?

— Нет… Только… Да! Они означают один и тот же тип отношения. В некотором отношении они одно и тоже.

Рискуя все запутать, она кивнула.

— Я подозревала это, но вы, — он указал на нее, — научили меня, — он коснулся себя.

— И поэтому вы не должны убивать людей. Во всяком случае нужно чертовски много подумать, прежде чем сделать это. Когда вы говорите с Джебелом, я и вы существуем. Когда вы глядите на корабль или на экран, я и вы по-прежнему здесь.

— Мозг должен подумать об этом.

— Вы должны думать об этом больше.

— Если должен, значит буду. — Он снова коснулся ее лица. — Потому что вы научили меня. Потому что со мной вы не должны бояться ничего. Я только что научился и могу допускать ошибки, но убивать людей, не подумав об этом много раз, будет ошибкой, верно?! Теперь я правильно употребляю слова?